Пролог
вo дворце фараона
Хуфу [Хуфу (греч. Хеопс) - фараон 4-й династии, правил Египтом
2700-2600 лет до н.э.; строитель самой большой пирамиды], Владыка Верхнего
и Нижнего Египта, любимый богом Ра [Ра - древнеегипетский бог солнца,
центром которого был город Он; позже культ Ра слился с культом бога
Фив-Амоном], сидел на высокой веранде своего дворца. Он задумчиво смотрел
на запад. Там, за белыми стенами столицы, на границе с молчаливой,
безжизненной пустыней - страной мертвых, высились дома вечности многих
давно умерших властителей страны. Огромные царские усыпальницы гордо
возвышались, окруженные мастабами [мастаба - по-арабски "широкая скамья",
ее форму напоминали гробницы, которые строили себе вельможи, но гроб, а
также имущество для будущей жизни в загробном мире, находились под землей,
где иногда было несколько десятков помещений, роскошно отделанных] знати,
желающей и на полях Иалу [соответствует раю по представлениям древних
египтян] быть рядом со своим царем. Но среди многих гробниц была одна,
которая пленяла его больше всех. В ней покоился великий царь Джосер. Семью
ступенями поднималась она на сто двадцать локтей [локоть - мера длины,
равная примерно 50 см] к синему небу. Белые могучие стены окружали
гробницу. За стеной был чудесный заупокойный храм и помещения, сделанные
руками лучших мастеров.
Погруженный в свои мысли, Хуфу не замечал рабов, бесшумно
обмахивающих своего повелителя. Струи воздуха обвевали бронзовое,
неподвижное, молодое лицо фараона. Рано обозначившиеся складки около
жесткого рта углубились. Бесстрашный взгляд холодных глаз фараона
заставлял людей трепетать от сознания безграничности его власти. Страх
перед царями был воспитан столетиями в сознании людей Кемет [Кемет, Кемт
или Черная Земля - так называли египтяне свою страну за черный цвет
плодородного чернозема в отличие от красноватого цвета песков бесплодной
пустыни]. Несмотря на молодость, Хуфу сумел подчинить себе всех. Даже
жрецы, с которыми прежде считались цари, теперь склонились перед
несгибаемой волей Хуфу.
Богатства фараона были неисчислимы. У него были величественные дворцы
с роскошным убранством. Прекрасные юные жены радовали его взор. И военные
походы Хуфу были победоносны. И все-таки тайная мысль заставляла хмуриться
его брови. А по древнему обычаю Черной Земли именно в молодости надлежало
думать о строительстве усыпальницы. Когда настанет его время и он уйдет в
страну мертвых, тогда вечным приютом станет пирамида. Он и там будет
богом. И его вечное жилище должно быть божественным, необычным. Теперь уже
он начнет строить его на границе Черной Земли с мертвыми песками пустыни,
так же, как великий Джосер, как прославленный его отец Снофру. Хуфу думал
о себе, что он - царь - поднялся выше всех предшественников и на земле нет
ему равных. Недаром же отец - великий Снофру, чей голос правдив, из всех
сыновей избрал на трон его - Хуфу, хотя он не был старшим. И гробница его
должна подняться на небывалую высоту, она должна быть видна всей Кемет.
Миллионам грядущих лет поведает он о своем беспредельном могуществе. Время
будет бояться его вечного жилища. Никакие ураганы не занесут его песками,
вечно оно будет прославлять мудрость и величие Владыки Черной Земли. И
никто никогда не потревожит его вечный покой, ибо пирамида его станет
недоступной людям, которые посмели бы ее осквернить. Но кто же сумеет ее
построить? Кто сумеет понять и осуществить его грандиозный замысел? Хорошо
было Джосеру, имевшему Имхотепа, зодчего и мудреца, равного которому нет и
не будет. Если бы найти такого человека, который мог выполнить все, что
задумал он - царь Кемет...
У одного из рабов дрогнула онемевшая рука, и огромное опахало из
разноцветных страусовых перьев чуть скользнуло по виску и уху фараона.
Раб, знавший силу гнева повелителя, замер в ужасе. Но у Хуфу только чуть
дрогнул мускул под смуглой кожей: мысли его были далеко. Хорошо было
Джосеру! А где он возьмет своего Имхотепа?
Царь очнулся и встал с удобного кресла. Бесшумно ступая по коврам,
молодой фараон направился в ту половину дворца, где обитали жены и дети. И
все, встречавшие его, торопливо падали ниц. Жесты людей, застигнутых
врасплох неслышной поступью царя, выглядели смешно, но он привык к этому с
детства. Его лицо, приученное к неподвижности, оставалось бесстрашным.
Живой бог должен сохранять всегда величие покоя.
В комнатах на женской половине было пусто. В окнах сквозь прозрачные
занавески просвечивали деревья большого дворцового сада. Оттуда доносилась
музыка, пение, порой врывался дразнящий звонкий смех.
Он подошел к окну. Глянул в сад. На лакированной кедровой скамейке
сидел молодой арфист и мечтательно перебирал струны. Мягким голосом он пел
какую-то незнакомую грустную песню. Жены и наложницы царя сидели и
слушали. Три пары молодых женщин мелькали в веселой игре. Нарядные и
стройные, они легко скользили меж деревьев. Но почему же, наблюдая эту
яркую жизнь, он думает о мрачном покое гробницы, о тайных ловушках и
западнях, которые будут поставлены для грабителей могил? Потому, ответил
он себе, что в старости будет поздно строить. Начинать надо в молодости,
чтобы успеть.
Мучимый сомнениями, он пришел в покои к матери-царице Хетепхерес.
Царица сидела в кресле, обитом листовым золотом. Ножки его из черного
дерева были вырезаны в форме бычьих ног, опиравшихся на прочные копыта.
Она любила это кресло, подаренное ей мужем-царем Снофру, и берегла его.
Еще не старая, царица хранила следы былой строгой красоты. Ее гордая,
уверенная осанка говорила о привычке повелевать. Умащенная после омовения
лучшим ливийским маслом, она выглядела свежей и довольной. На ногах ее,
поставленных на изящную узорчатую скамейку, мягко блестели серебряные
обручи с инкрустацией из лазурита в виде распахнутых крыльев Гора [Гор или
Хор - солнечное божество, сын Осириса и Исиды; олицетворялся в облике
сокола; фараоны считались живыми богами, унаследовавшими трон Гора,
который почитался как покровитель их власти]. Сандалии из посеребренной
кожи плотно облегали ее ноги. Хетепхерес предпочитала золоту нежный блеск
серебра. Да и серебро, привозимое из далекого Кебена, ценилось значительно
дороже золота.
Хетепхерес царь Снофру привез из далекого похода. Была она дочерью
царя из северных стран. Хетепхерес была белокурой с темно-синими глазами.
Черноволосых и черноглазых ее подданных это обстоятельство пугало, и все,
что было неблагополучно в стране - неурожай, голод, болезни -
приписывались ей. Жители Черной Земли считали светлые волосы, особенно
рыжие, принадлежностью бога зла Сета, убившего брата Осириса. Но Снофру
любил Хетепхерес, и госпожа царского дома была недосягаемой для толков или
какого-то вреда.
Обычно строгие ее глаза просияли при виде сына. Хуфу почтительно
склонился перед матерью, та молча указала ему на кресло. Царь поведал ей о
своих замыслах и сомнениях, она одобрительно кивала и думала с
удовлетворением: "Хуфу рожден для трона! Все в нем есть: разум, величие,
строгость. А как держится! Какова осанка!" Вслух же произнесла:
- Я давно жду, когда ты сообщишь мне о решении строить Священную
пирамиду. Ты - великий царь и свою гробницу должен сделать великой.
Молодой царь с восхищением смотрел на мать.
- Но кого же из наших зодчих можно поставить во главе строительства?
Царица задумалась. Она вспоминала всех известных ей крупных
архитекторов.
- Да! От выбора начальника многое зависит в таком великом деле.
Вместе они перебирали имена зодчих, но ни на одном не остановились.
Несколько минут молчали.
- Я думаю, - произнесла, наконец, Хетепхерес, - надо пригласить
Хемиуна. Он молод, энергичен и уже опытен, а как родственник царского дома
хорошо понимает, что постройка должна отражать величие власти.
- Пожалуй, ты права, - ответил Хуфу. - Я поговорю с ним.
Он почтительно простился с матерью. Ему хотелось побыть одному, и он
прошел в маленький внутренний садик с небольшим бассейном, выложенным
голубыми фаянсовыми плитками. Это был самый тихий уголок в огромном и
шумном дворце. Придворным и большинству жен заходить сюда не разрешалось.
Фараон любил отдыхать здесь в одиночестве.
У бассейна играл Хауфра. Он бросал крошки в воду, где плавали
красивые рыбки. Мальчик радостно вскрикивал, когда они выплывали и,
наклоняясь, плескался загорелой ручонкой в воде. На суровом лице фараона
появилась улыбка. Он сел в кресло и начал наблюдать за ребенком. Хауфра
побежал к отцу и забрался на колени.
- Поймай мне рыбку! - попросил он.
Хуфу рассмеялся.
- Прикажи Пепи, он сделает все, что ты пожелаешь.
Мальчик сполз и, мягко шлепая голыми ножонками, побежал за слугой.
Хуфу снова погрузился в раздумье. Строительство пирамиды должно быть
начато немедленно. Так кто же? Хемиун? Только что он закончил постройку
величественного храма в Бубасте. И Хуфу решился. На его стук прибежал
слуга и упал ниц перед фараоном.
- Передай домоуправителю, чтобы известил князя Хемиуна. Пусть он
явится ко мне после полуденного отдыха.
Слуга исчез.
Хемиун явился в назначенное время и низко склонился перед высоким
родственником.
- Я прибыл согласно повелению твоего величества.
Хуфу испытующе рассматривал племянника. У него были глубокие холодные
глаза, энергичный небольшой рот и резко очерченный волевой подбородок,
круто выступающий вперед. Нос крупный с горбинкой. Лицо - властное и
жесткое - говорило об энергичном и сильном характере. Сосредоточенный
взгляд быстрых глаз невольно располагал к себе, но и настораживал.
Фараон еще раз окинул взглядом Хемиуна.
- Пришла пора подумать о Доме Вечности. Государство мое достигло
небывалого расцвета. Я хочу, чтобы мой Горизонт превзошел по своим
размерам все, что было сделано до меня. Назначаю тебя чати [верховный
советник, являющийся помощником царя во всех делах, в том числе он мог
быть главным архитектором; в его владении находился большой чиновничий
аппарат: по-арабски чати - визирь]. Доверяю тебе величайшую из построек.
Все будет в твоем распоряжении, все, что тебе потребуется для
строительства. Ты будешь вторым человеком в стране после меня. Если ты
справишься с этим, слава твоя останется в веках. Большей награды у меня
нет. Богатств у тебя достаточно своих, а слава для честолюбивого мужа -
вершина его стремлений.
Глаза зодчего загорелись. Создать на земле огромное, небывалое!
Оставить след своих помыслов навечно! Как мечтал он об этом!
Беседа длилась долго. Когда Хемиун ушел, Хуфу с удовлетворением
отметил, что выбор его, милостью богов, был удачен. Фантазия художника
прекрасно сочеталась с трезвым умом исполнителя и энергией организатора.
Царица Хетепхерес дала сыну хороший совет. Через пятнадцать дней Хемиун
должен прийти с первыми набросками плана и предварительными расчетами.
Фараон довольно улыбнулся.
ХЕМИУН
Знойный воздух был напоен запахом близких цветников. Тени ветвей от
густых персей [персея - фруктовое дерево, растущее в Египте и Нубии]
трепетали на зеркальной поверхности пруда. Чуть заметная рябь искрилась
тысячами огней и отражались на белых каменных барьерах, огораживающих
пруд. От него тянулись цветники, пересеченные дорожками, усыпанными
красноватым песком. За цветниками виднелся дворец. Роскошный сад был
создан с большим вкусом по замыслу хозяина - Хемиуна.
Сам он сидел на маленьком коврике в тени деревьев и тонкой палочкой
чертил что-то на песке, сглаживал, снова чертил и снова досадливо
хмурился.
Подошла госпожа дома - главная жена князя. Внимательно посмотрела на
Хемиуна и, боясь помешать, бесшумно удалилась в глубь сада к подругам.
Прошло уже семь дней, как состоялся разговор с царем о строительстве
пирамиды. С тех пор нарушилась привычная жизнь, пропал уверенный ход
мыслей. Забыты увеселительные плавания по реке.
Хемиун был баловнем судьбы. В его жилах текла древняя царская кровь.
Его отец - великий князь Нефермаат - был старшим сыном царя Снофру и
братом царствующего Хуфу. Многочисленный род Снофру отличался несокрушимой
энергией, соединенной с жестокостью и неумолимой твердостью в достижении
поставленных целей. Вместе с властностью, порожденной исключительностью
положения в стране живых богов, в мужчинах этого рода уживалась
деловитость.
Отец Хемиуна из всех братьев предпочитала Рахотепа - энергичного,
веселого зодчего. Братья часто навещали друг друга. Хемиун с детства
привык к разговорам об архитектуре. И хотя он принадлежал к царскому роду,
власть его не привлекала. По обычаю времени его отдали на воспитание и
обучение к образованнейшим жрецам, носителям знаний. Все секреты
строительного искусства своего времени были ему известны, тем более что он
часто бывал с отцом на строительстве храмов и дворцов. Нефермаат всячески
поощрял наклонности сына и сам был отличным учителем.
Хемиун любил бродить по таинственным и сумрачным храмам, где каменные
могучие боги ревниво стерегли тайны жрецов. С благоговейным восторгом
созерцал он мощные стены, колонны, еще робко выступающие вперед и не
смеющие вполне отделиться от стен. Архитектура бурно развивалась и, как
полноводная река, меняя привычное русло, прокладывала новые пути. Камень
со времен Джосера был ее главным материалом. Вместе со своей сестрой -
архитектурой - переживала расцвет и скульптура, для которой в Кемет в
изобилии находились всевозможные породы камня в горных хребтах,
протянувшихся по всей стране. Хемиун мечтал о большом архитектурном
сооружении. Предложение царя возглавить небывалое сооружение увлекло его.
Храмы, воздвигнутые много лет назад, казались ему вечными,
несокрушимыми для всеразрушающего времени. Уже давно умерли люди,
создавшие их, но они стоят, неколебимые, гордые. Но особенно любил он
пирамиду царя Джосера, умершего восемьдесят лет назад.
Семиступенчатая пирамида высотой в сто двадцать локтей была в стране
первой каменной постройкой такой величины. Облицованная белыми плитами, с
дворами и храмами, она была окружена высокой каменной стеной. Хемиун
поражался величию, красоте и мастерству этого удивительного сооружения,
созданного Имхотепом.
Да, высоко стоял Джосер, но выше его был Имхотеп-мудрец, великий
ученый и маг. Выше имен царей стояло имя строителя и врачевателя,
спасавшего своим искусством многие жизни и передавшего его жрецам.
И вот теперь выбор царя пал на него, Хемиуна. И если Тот [Тот - по
верованиям древних египтян, бог мудрости и письма, а также писец на
загробном судилище богов] - бог знаний и Птах [Птах или Пта-бог города
Мемфиса, покровитель ремесленников и художников, изображался в виде мумии]
- бог творчества, ремесла и искусства - будут к нему милостивы, он
прославит свое имя в веках. Этого дара богов он ни за что не упустит.
Зодчий Хемиун не раз руководил строительством храмов, сам производил для
них расчеты и всегда мечтал о создании новых архитектурных форм.
Изнеженный вельможа, он был энергичен, когда речь шла о большом деле. Идея
небывалой, грандиозной постройки целиком захватила его честолюбивые мысли.
Все эти дни он провел в мучительных поисках соединения традиционных
древних правил с новыми формами. Вот на гладком песке появляется одна
мастаба, на ней вторая, еще и еще, вот восемь ступеней... Но это не ново.
Если десять? И это только повторение сделанного Имхотепом. Он, Хемиун,
должен сделать такое, чего еще не было. Если пирамиду, как у деда Снофру?
Без ступеней с гладкими гранями? Но пирамида Снофру ему не нравилась. Она
казалась Хемиуну незавершенной. Вершина ее оканчивалась небольшой
площадкой. Может быть, в ней не было гармоничных пропорций?
Хемиун протер потное лицо платком и бросил на песок. Голубая его
полоса резко выделялась на теплом фоне красноватого песка, радуя глаз
свежестью красок, яркостью контраста. Он взял кусок папируса с записью
наружных материалов и инструментов и, посмотрев, с досадой бросил. Никаких
расчетов пока сделать нельзя: нет размеров и даже формы... Он смотрит на
уголок папируса... Острая его вершина лежит... Так, так... Хемиун радостно
вздрагивает: найдено! Вот какой должна быть священная пирамида: форма, как
у гробницы Снофру, но очень строгих пропорций, размеры небывалые, а цвет -
белый, любимый цвет народа Черной Земли. Из шлифованного алебастра. И без
всяких украшений: величие и простота. Прямые строгие линии треугольных
граней, сходящиеся в острие, устремленное в синее небо, к богу Ра -
источнику всего живого. Эта вершина будет высоко поднята на могучем
основании, она будет возвышаться над городом, над долиной. Она станет
самой высокой вершиной и первой будет встречать утренний свет бога Ра,
задолго до того, как лучи рассеют мрак у подножия, в котором будет
пребывать простой смертный народ. Такова священная мысль, вложенная в
усыпальницу царя Кемет.
Зодчий был в восторге от идеи, так удачно воплотившейся в форму. А
как дивно сочетался белый цвет на фоне красноватых песков с синевой неба!
Решение было найдено. Архитектор задорно, по-мальчишески, вскочил и
сейчас же оглянулся: непристойно сановнику, хотя и молодому, прыгать, но
поблизости никого не было. Князь прошел в свой кабинет и принялся за
расчеты.
Через несколько дней Хемиун закончил предварительные наброски.
Отличный рисовальщик, он изобразил гробницу на большом специально
изготовленном листе папируса.
Он решил сделать основание сооружения квадратным. Ступенчатая
гробница Джосера, возникшая из мастаб, поставленных друг на друга,
отражала их форму - вытянутую длину, в связи с чем основание было
прямоугольным.
Сторона основания была задумана архитектором в четыреста шестьдесят
локтей. Такого размера не было ни у одного сооружения. В этом Хемиун был
уверен. Он долго думал о высоте. Если пирамида будет низкой, - некрасиво и
противоречит идее. Если чересчур высокой, - нарушится гармония, не говоря
уже о том, что строить будет трудно. Хемиун раздумывал, примерял, чертил и
снова зачеркивал. Потом ему пришла мысль применить математический метод.
Если вокруг основания описать окружность и ее радиус принять за высоту? Он
долго возился с расчетом и, наконец, после многих усилий нашел; она
составляла почти триста локтей! Невиданные размеры! Еще пересчитал и
еще... И все-таки это было правильно... Он был подавлен полученной
величиной и в то же время гордился ею и новизной метода. Нарисовав
небольшой силуэт в точной пропорции с вычисленными размерами, зодчий
остался доволен: благодаря логично связанным размерам сооружение будет
стройным, несмотря на огромные размеры. Найдя основные наружные величины,
Хемиун на другом листе папируса принялся за размещение погребальной камеры
для царя. Она расположится точно под вершиной, в самом центре, вторая -
небольшая - для царицы. Он ломал голову над распределением веса чудовищной
кладки над заупокойной камерой, ведь над ней будет возвышаться сплошной
камень более двухсот локтей. После долгого раздумья он решил поместить над
камерой особо крупные конусные блоки, которые будут принимать на себя
тяжесть и распределять ее в стороны с помощью горизонтальных выступов.
Правда, эти опорные блоки будет очень трудно переправлять от мест
заготовки, но это не может быть препятствием. Разве легче ломать асуанский
гранит и переправлять его по реке почти через всю страну? Кроме этого, над
камерой оставить пять пустот, что облегчит тяжесть верхних слоев. Он
предусмотрел вентиляционные каналы, которые пронижут всю каменную кладку и
выйдут поблизости от вершины. Резкими линиями прочертил ложные ходы вверх
и вниз, в конце их отметил места коварных ловушек в виде нависших камней
огромного веса, которые прихлопнут и раздавят каждого, кто посмеет
нарушить покой царя.
НА СЕМЕЙНОМ СОВЕТЕ ЗОДЧИХ
Через несколько дней вечером, когда спала жара, во дворце Нефермаата
собрались зодчие, все близкие родственники - сам Нефермаат с женой, Итет,
Хемиун, пришли Рахотеп с Неферт и молодой Нефермаат - внук Снофру.
Молодежь, братья и сестры Хемиуна, ушли в сад, чтобы не участвовать на
совете старших, который они находили скучным.
Хемиун любил дядю Рахотепа и его жену Неферт. Они очень подходили
друг к другу. Рахотеп всегда вносил в общество оживление и суету, чем
отличался от других сыновей Снофру. Его братья держались строго, чопорно,
стремясь и внешне сохранить близость к живому богу. Правила предписывали
сохранять величественный покой. Рахотеп с смолоду не рассчитывал на трон,
у него и без этого было полно дел: он любил зодчество, занимался им много,
выполнял обязанности верховного жреца в Оне, да еще занимал пост
военачальника. Были и другие занятия, которым он предавался страстно, -
охота и рыбная ловля. Кипучая энергия пробивалась у Рахотепа наружу
быстрой речью, смехом. Итет, мать Хемиуна, улыбаясь, часто говорила ему:
- И как только ты выполняешь обязанности жреца? Твоя быстрота совсем
не подходит к торжественной медлительности верховного служителя богов.
- Самое тяжелое наказание для него - не двигаться и молчать, -
отвечала за мужа Неферт. - Зато после жреческих обязанностей никому покою
не дает.
- Я считаю самым важным и почетным своим делом быть верховным жрецом
в Оне в храме Ра, - возразил жене Рахотеп. - Все мы здесь царского рода и
жречеством крепим царскую власть. Это наш священный долг. Хотя в Менфе
[Менфе, Белая Стена - столица древнего Египта - Мемфис; он находился в
15-18 км от современного Каира] весь ремесленный люд поклоняется Птаху,
бог Ра стоит выше всех богов.
Нефермаат наклонил голову в знак согласия с братом. Старший из них,
он был медлителен, настоящий важный сановник и верховный жрец.
- Поговорим о моем деле, - нетерпеливо напомнил Хемиун.
Нефермаат неторопливым жестом поправил пояс на повязке, ответил:
- Никогда не следует спешить в великих делах. Все вы - мои дорогие
гости. Охладимся пивом, выпьем живительного вина и обсудим.
Итет стукнула легким молоточком, вошел слуга, и она приказала
принести угощение. Хемиун досадливо хмурился, думал, что отцу и в самом
деле некуда спешить. Все у него сделано: дети выросли, у всех есть дело.
Усыпальницу он построил тебе такую, что о ней все говорят в Белой Стене.
Слуги поставили на низкие столики прохладные напитки из подвалов,
медовые сласти, печенье. Госпожа знаком показала, что больше ничего не
надо.
Хемиун нетерпеливо ждал, почти ни к чему не прикоснувшись. Когда все
отставили бокалы и приготовились, молодой зодчий развернул свиток и начал
рассказывать. Рахотеп удивленно слушал и весь напрягся, словно готовился
броситься в борьбу. Нефермаат, слушая, скептически улыбался, зато Итет не
сводила восхищенных глаз с сына. Молодой, сильный, полный кипучей энергии,
он унаследовал от отца представительность и осанку, но в противоположность
ему был быстр. Загоревшийся и взволнованный, он рассказывал горячо и
убежденно. Когда он кончил, Рахотеп, подавшись вперед, как для прыжка,
резко спросил:
- А ты подсчитал, сколько потребуется на твое сооружение камней,
рабочих? Сколько для них еды, инструментов, древесины и всего другого? Не
подумай, что говорю из завести... Но ты задумал сделать невозможное. Мы с
твоим отцом много раз руководили построением больших храмов и хорошо
знаем, сколько для этого надо сделать. Да и брат подтвердит - невозможное
ты задумал.
Нефермаат медленным наклоном головы выразил согласие.
- Напрасно ты задумал такое невиданное огромное дело. Вся Кемет
обнищает, и все равно до конца не доведешь. Много у нас недостроенных
пирамид.
- Отец! Я хочу прославить себя великим строительством!
- Скорее ты прославишь себя как разоритель страны, слезами народа
прославишься. Мой совет: пока не поздно, уменьшай размеры. И зачем тебе
делать пирамиду сплошной каменной? Я думаю, и брат Хуфу, да будет он жив,
здоров и могуч, не согласится на такую стройку, которая грозит разорением
и не будет окончена. Наш великий отец Снофру, чей голос правдив, не
решился бы на сооружение, которое опасно для Черной Земли.
- У деда Снофру, чей голос правдив, было три усыпальницы, а дядя
будет строить одну, - раздувая ноздри тонкого носа, сердито возражал
Хемиун. Его надменная голова еще более откинулась назад, жесткий рот
упрямо сжался.
Рахотеп, внимательно слушавший, сказал:
- Я полностью согласен с братом. Не надо тебе говорить о таких
размерах. Уменьшай их на сто локтей по высоте и столько же по сторонам. И
это будет очень внушительная гробница. Нарядишь ее белым алебастром.
- Не понимаете вы меня, зато мать согласна с моим замыслом, - сердито
ворчал Хемиун.
Нефермаат добродушно рассмеялся.
- Она ни разу не строила. Ее мнение - мнение влюбленной матери в
сыночка, оно ничего не значит. А мы тебе советуем как люди знающие.
- Зато мать верит в мои силы, - не унимался Хемиун.
- Одной верой ничего не сделаешь. Здесь должен быть твердый расчет, -
снова вмешался в спор Рахотеп. - Какой зодчий не мечтает о великом
сооружении, чтобы оно пережило века? Но твой замысел явно не по силам
Кемет. Хотя как члены царской семьи мы должны поддержать тебя. Ведь ты еще
должен говорить с царем. Но лучше бы уменьшить пирамиду. Но, пожалуй, это
дело твое. Ты - чати.
- Как это его! - возмутился Нефермаат. - Мы, верховные жрецы храмов,
где, по-твоему, будем? А разве крепость трона прадедов - не наша забота?
- Я думаю так же, как ты, Нефермаат, - примирительно сказал Рахотеп.
Неферт сочувственно смотрела на племянника. Ей очень нравился чертеж
пирамиды в красках и новая форма ее, никем не виданная.
Итет беспокойно оглядывала старших зодчих. Младший Нефермаат молчал,
не решаясь вступить в разговор старших, но его глаза выражали полное
согласие с братом Хемиуном.
Молодой зодчий встал и, небрежно простившись со всеми, пошел в
собственный дворец, раздосадованный и обеспокоенный.
Советы отца и дяди насторожили Хемиуна. Он решил еще раз все
основательно и тщательно подсчитать.
В результате точных расчетов можно будет решить, реален ли его
замысел. Если применить крупные блоки - это ускорит работу, увеличит
прочность кладки. Но когда он подсчитал примерное количество глыб, то
ужаснулся и не поверил себе. Долго пересчитывал и получил тот же
результат... Этих камней, весом примерно равным шести быкам, требовалось
более двух миллионов! Отец и дядя были правы! Такую работу могли выполнить
только боги. Его потрясла мысль о том, что такое немыслимое количество
глыб надо оторвать от скальных массивов, обтесать, сгладить, перетащить,
поднять, уложить... Нет! Нет! Невозможно! Какое же количество для этого
нужно резцов, пил, деревянных кольев? И огромная армия людей, которую надо
кормить, одевать, возводить для них какое-то жилье... Царь не согласится
на это...
И Хемиун решил уменьшить размеры. Но прежде чем переделать работу, он
направился с помощниками в окрестности на разведку залежей строительного
камня. Большие запасы прочного известняка были расположены северо-западнее
столицы, примерно в тридцати пяти тысячах локтей. Белого алебастра сколько
угодно было на восточном берегу в Моккатамских холмах, где он издавна
добывался в каменоломнях Туры. Удешевить и облегчить его доставку возможно
путем переправы на плотах и барках в периоды разлива, когда они подойдут
почти к плато, где будет возводиться гробница.
Исходя из наличия больших запасов камня, требовалось перенести
некрополь в новое место, севернее города.
- Новое, так все новое... - улыбаясь своим мыслям, думал Хемиун.
Дня четыре, обливаясь потом и ругаясь, он лазал по скалам, оценивая
качество и объем залежей. За эти дни избалованный князь загорел и огрубел,
но был очень доволен. Ругань же его была притворной. Порученное дело было
так огромно и увлекательно, что теперь он временами опасался, что царь не
согласится с большими размерами. Он подыскивал доводы, искал пути
облегчения и удешевления и находил их, слушал советы строителей.
Царь неожиданно вызвал Хемиуна во дворец, и переделать он ничего не
успел. Хуфу принял зодчего не в тронном зале, а по-родственному, на
северной веранде, где можно было обойтись без рабов с опахалами. Хемиун
низко склонил голову, чтобы поцеловать носок золоченой сандалии, но царь
милостивым жестом поднял его и усадил рядом, правда, пониже, на скамейку.
Отныне начальник строительства получил неслыханную честь.
М.ЛЮБОВЦОВА
<<<
|
|
|
|
|
Разделы
|